воскресенье, 14 февраля 2021
...Сакральная фантастика предполагает вмешательство сверхъестественной силы в человеческую жизнь. Но чем она тогда отличается от хорора и фэнтези, в которых сверхъестественное и волшебное тоже являются действующей составляющей сюжета? Чтобы адепты сакральной фантастики признали повествование своим, в нем должна действовать сверхъестественная сила именно сакрального характера, а не просто мистическая. Как точно подметил литературный критик Иван Москвин, сакральная фантастика появилась в качестве ответа на запрос массы неофитов, вернувшихся к православной вере в 1990-е гг.[16] Таким образом, сакральная фантастика находится в контексте христианской культуры. И использует для своих целей этот жанр фантастики чаще всего исторический материал, хотя и современность изображается в произведениях этого жанра как извечное противоборство божественного Промысла с силами ада.
В жанре сакральной фантастики работают писатели Елена Хаецкая, Ольга Елисеева, Дмитрий Володихин, Мария Галина, Наталья Иртенина, Далия Трускиновская, Наталья Мазова; информационную поддержку жанру осуществляют солидные литературные критики Сергей Алексеев, Глеб Елисеев, Виталий Каплан (последний выпустил собственный роман в жанре сакральной фантастики).
Из молодых авторов в жанре сакральной фантастики выступил талантливый писатель Вук Задунайский. Два его произведения – «Сказание о сестре Софии и падении Константинополя» и «Сказание о том, как князь Милош судьбу испытывал» - по-своему интерпретируют идеи К.Н.Леонтьева о византизме и славизме и показывают их противоположность.
читать дальше«Сказание о сестре Софии и падении Константинополя» основано на легенде о том, как стены собора Святой Софии в Константинополе раскрылись и укрыли в себе вместе со Святыми Дарами и Омофором Пресвятой Богородицы последнего священника, служившего в храме литургию во время штурма города османами. Но интерпретация этого чуда у писателя своя. Его повесть начинается с того, что каждое утро в Константинополе перекликаются Храмы…
Храмы в повести Вука Задунайского одушевленные существа, наделенные сознанием и свободой воли – сестра Мария, сестра Ирина, брат Иоанн, брат Георгий, сестра София… Но сестра София немного выше остальных своих братьев и сестер, ибо открыто ей будущее, и знает она, что Город обречен. На Константине начался, Константином и закончится. Ибо забыли и базилевсы, и донаты, и простолюдины о вечном в пользу сиюминутного: «И настолько увлеклись люди бренным, что позабыли о вечности. А вечность такого не прощает»[17]. Империя перестала видеть перспективу, и потому ушла в песок ее сила и слава. Читает Святая София души своих прихожан как открытые книги, и склоняется к непростому решению: Город должен погибнуть, хотя можно его спасти: «Каждый жил здесь и сейчас, и тяжело было людям думать, что время для заступничества еще не настало»[18].
Для спасения Константинополя нужно всего лишь вынести из церкви Святой Марии во Влахерне Омофор Богородицы, пройти с ним крестным ходом и омочить его полы в заливе Золотой Рог. Но силу Омофора можно использовать только три раза, и два из них уже потрачены. Между тем, прозревая будущее, София видит, что через пять веков сложится ситуация, грозящая истреблением не одному городу, пусть и очень большому, а всему человеческому роду. И решает укрыть Омофор до времени…
Для исполнения своего плана София выбирает монаха Дмитрия, укрепляет его, подсказывает необходимые действия, ведет к его предназначению. Дмитрий с Омофором укрывается в храме Святой Софии, и в точно отмерянный момент шагает прямо в стену храма на глазах у изумленных турок.
Что мы имеем в этом рассказе?
Святая София знает и будущее, и сокрытое в человеческих душах. Она готова подсказать своим прихожанам и вечное, и сиюминутное но… «её никто не спрашивал». А кто спросил, как инок Дмитрий или последний император Константин, тот получил свой ответ.
Святая София считает себя ответственной за весь род людской: греков, турок, сербов, генуэзцев без различия нации и конфессии.
Святая София предвидит последнюю битву – Армагеддон, который должен произойти в наше время на берегах Босфора.
Святая София приготовилась к Армагеддону, хотя это и стоит ей превращения из христианского собора в исламскую мечеть. Ее план альтруистичен.
Это и есть имперская проектность, воплощенная в леонтьевский термин «византизм» - мыслить не текущим моментом, и даже не жизнью целого поколения, а эпохой. Не интересами конкретного Города, конкретной Империи, но интересами Истины и Спасения для всего Человечества. Это и есть принцип «вселенского универсализма» Православия.
«- Так что же все-таки делать нам, сестра?
- Что делать? Что всегда. Стоять!»
В «Сказании о том, как князь Милош судьбу испытывал» по своему пересказывается история Видовдана – битвы сербов с турками на Косовом поле. Как и в народной волшебной сказке, здесь герой получает возможность три раза изменить события. Этот шанс дает ему младший сын султана Баязид, колдун и чародей, которому Милош Обилич сам того не зная расчистил дорогу к трону. Но, несмотря на колоссальные усилия князя Милоша, его самоотверженность и героизм, Видовдан три раза кончается одинаково – поражением сербов и победой турок: «Все сделал князь для победы – не может того сделать смертный человек, а он сделал. И что ж? Пропало радение великое без пользы, в землю легло, как семя бесплодное»[19].
Знание грядущих событий не помогает Милошу, ибо и пир царя Лазаря и сама битва развиваются каждый раз по новому сценарию, и князь Београдский не в силах переломить ситуацию. Ибо, во-первых, ни тесть, царь Лазарь, ни свояк, князь Вук Бранкович, ему не доверяют, и во-вторых, его цели ограничены пространством и временем «здесь и сейчас»: он пытается изобличить предательство Бранковича, доказать собственную невиновность и уберечь царя Лазаря от грядущего пленения. Хотя Милош Обилич пытается переменить судьбу целого народа, он продолжает действовать как индивидуалист, сам, в одиночку. И терпит поражение. Единственное, что он может – трижды поклясться на пиру царя Лазаря, что убьет султана Мурада, и трижды исполнить эту клятву на Косовском поле. Почему?
Потому что нет единства среди князей сербских. Зятья царские, Вук Бранкович и Милош Обилич спорят друг с другом «и на совете, и на пиру, и даже в святой церкви глас поднимают, никто унять их не может»[20]. Через то охватили Сербское господарство вражда, обман и братоубийство. И вот на Косово поле выходит уже не единый сербский народ, а, как выразился бы К.Н.Леонтьев, «племена» со своими предводителями: босанцы Влатко Вуковича, черногорцы Георгия Стратимировича, южные сербы Вука Бранковича, београдцы Милоша Обилича, герцеговинцы и албанцы Юрия Кастриота. И каждый на поле Косовском ведет себя по-своему…
В отличие от князя Милоша его антагонист, младший сын султана Баязид прозревает будущее и строит многоходовые коварные планы и против сербов, и против отца, и против старшего брата. При встрече Баязид видит в князе Милоше знаки своей судьбы, и решает превратить его в свое слепое орудие. Составленное им подметное письмо, компрометирующее Вука Бранковича, попав в руки Милоша, окончательно ссорит между собой сербских князей, а самого Милоша приводит в шатер султана. Но и планы Баязида остаются его личными планами. Он знает, что судьба его отца - быть убитым на Косовом поле, а судьба его самого - сначала стать султаном, а потом погибнуть от руки «темного вождя с Востока» - Тамерлана. Но это знание не заставляет его искать перспективу и строить планы для своей страны и своего народа за пределами отведенного ему судьбой срока. Он равнодушен к дальнейшей судьбе турок. Он эгоист.
Таким образом, герои «Сказания о том, как князь Милош судьбу испытывал» сходятся в одном – они ведут себя как индивидуалисты, противопоставляя судьбе свою личную волю. В этом они полная противоположность смиренному монаху Дмитрию из «Сказания о сестре Софии и падении Константинополя», который отрешился от своей воли, всецело положившись на Бога и Святую Премудрость. Дмитрий действует по плану Святой Премудрости, который во многом для него не понятен, Милош и Баязид разрабатывают собственные планы, конкретные и понятные им самим. План сестры Софии высший, он рассчитан на пять столетий вперед. План Милоша Обилича земной, он рассчитан на одни сутки – «от заката до заката».
Но точно также живет одним днем и земная Империя, потерявшая связь с Вечностью. Империя всегда «земна» и «телесна», ведь она строится, по Бисмарку, железом и кровью. И она стоит и оправдывает свое существование, только пока сохраняет связь с Сакральным, с Вечным, с Богом. Сохраняет религию. В противном случае ее ждет падение. Ибо «вечность такого не прощает».
«- Эх, светлый князь! Не хуже меня ты знаешь, что империи строятся железом и кровью, ложью и ядом, поддельными письмами и кинжалами в спину.
- Зато потом и рассыпаются в один миг, будто и не было их.
- Но не построить их по-иному!
- Значит, и браться не след. Останется в веках лишь то, что в добре было зачато»[21].
Таким образом, мы видим, что вопросы, поднятые К.Н.Леонтьевым полтора столетия назад, по-прежнему волнуют российское общество, по-своему развиваются и интерпретируются российскими писателями.(с)
vizkov.com/articles/science/history/820-vizanti...Страница автора на самиздатеХорошо, когда тебя понимают.
@темы:
Балканский венец
Нет, не то чтобы я была против самого принципа проявления этих сил и таким образом - но термин придуман в 2000 Димой Володихиным, а он приплетал к нему всех, кто нравился ему (иногда притягивал за уши просто за личную преданность), и выносил за скобки всех, кто ему не нравился - т.е. исповедовал тот же принцип взаимодействия с силами, но не согласно единственно верной Диминой доктрине. Меня это взбесило, и в 2003 г я накатала злобную статью "Дюжина ножей в спину сакральной фантастики", где разобрала все его построения по косточкам и нашла в них довольно много Ветхого Завета и не так чтобы много Нового
Ну а лично я идеи Леонтьева всегда в гробу видала, я последовательница Л.Н.Гумилева (к которому Володихин относится очень двойственно), и Бастион был одним конкретным этапом моей биографии (сразу после родов, что немаловажно - на тот момент это был самый простой способ не терять интеллектуальную форму). Когда я взяла от них все, что у них было осмысленного, то звезданула их на прощание хвостом и свалила в собственном направлении.
Ну хорошо.
Я с ними не тусовался, поэтому на все это со стороны смотрю.
Впрочем, Ковчег Бастиону другъ, товарищъ и братъ. Вся эта туса ещё тусуется в Московии.
Кодзю Тацуки, в 2003 г я накатала злобную статью "Дюжина ножей в спину сакральной фантастики"
А точно, что "sacred fiction" Дмитрий Михайлович Грозные Очи создал? Меня терзают смутные сомнения, что термин был до него...
Ну а потом в 2002 г вышел программный опус Сергея Алексеева про "на первый-второй сорт рассчитайсь". Типа первый сорт - это все, что строго православно, а ко второму были равно отнесены писания "с темной стороны силы"... и Дерини Кэтрин Куртц с католической мистикой (точнее, с христианской в общем и целом, потому что православные Дерини в том мире тоже имеются и с католическими не ссорятся). Вот тут у кошеньки и случилось очередное "не могу молчать", и кошенька начала плеваться целебным змеиным ядом
Да если уж на то пошло, я и с вами-то в 2005м побежала знакомиться после володихинской рецензии на Имена Мертвых в Питербуке. Сначала прочла его разбор, потом сам ваш текст, потом лишний раз убедилась, что если что идет не совсем в ногу, то Дима это пнет и подвергнет укоризне... а потом решила взять процесс в свои лапы, ибо то, как думаете вы, мне понравилось больше, чем то, как думают бастионовцы
И правильно. Если тенденции не окорачивать, они превращаются в неудержимый ракЪ.
как думаете вы, мне понравилось больше, чем то, как думают бастионовцы
Спасибо, солнце