Вук, просто Вук
Когда ты дверь на Лубянке поджигаешь – то это акционизм, высокое актуальное искусство. А когда дверь Банка Франции в Париже – то общественно опасное деяние, к искусству не имеющее никакого отношения. И спор, который велся внутри французской юстиции последний год, заключался лишь в одном – проходит это по ведомству криминального суда или психиатрии. На суд французской академии художеств, насколько мне известно, дело не передавали.
...
Французская акция изменила рамку – ведь Павленский ею поставил знак равенства между ФСБ и Банком Франции, представив их двумя вариантами одной репрессивной машины. И то, что репрессия, осуществляемая посредством второй институции, не столь очевидна, скорее свидетельство ее большей силы и опасности. Но последующий разворот ситуации Павленского демонстрирует, кстати сказать, что степень репрессивности второй машины он недооценил – или как раз оценил вполне. Ведь все происходящее с ним теперь само по себе является художественной акцией.
И здесь публика оказалась в растерянности – охранители, конечно, не против утверждения, что на Западе ничуть не лучше, чем у нас, но до признания ФСБ частью мировой закулисы они еще не доросли. Прогрессивная общественность вообще ничего не понимает, ведь один из героев борьбы с режимом внезапно со всей очевидностью – и, что особенно обидно, сделав то же самое, за что его прославляли – сумел сказать то, что говорил и до этого, и что столь долго и так удачно получалось не слышать. О том, что не только нет никакой особой России, особого «кровавого режима» и всяких «русских путей», и даже не о том, что мир глобален, а что удел человеческий – он один, и не особенно зависит от того, влачат его в России или во Франции.
(с) vz.ru/opinions/2019/1/14/959234.html
...
Французская акция изменила рамку – ведь Павленский ею поставил знак равенства между ФСБ и Банком Франции, представив их двумя вариантами одной репрессивной машины. И то, что репрессия, осуществляемая посредством второй институции, не столь очевидна, скорее свидетельство ее большей силы и опасности. Но последующий разворот ситуации Павленского демонстрирует, кстати сказать, что степень репрессивности второй машины он недооценил – или как раз оценил вполне. Ведь все происходящее с ним теперь само по себе является художественной акцией.
И здесь публика оказалась в растерянности – охранители, конечно, не против утверждения, что на Западе ничуть не лучше, чем у нас, но до признания ФСБ частью мировой закулисы они еще не доросли. Прогрессивная общественность вообще ничего не понимает, ведь один из героев борьбы с режимом внезапно со всей очевидностью – и, что особенно обидно, сделав то же самое, за что его прославляли – сумел сказать то, что говорил и до этого, и что столь долго и так удачно получалось не слышать. О том, что не только нет никакой особой России, особого «кровавого режима» и всяких «русских путей», и даже не о том, что мир глобален, а что удел человеческий – он один, и не особенно зависит от того, влачат его в России или во Франции.
(с) vz.ru/opinions/2019/1/14/959234.html
