Вук, просто Вук
27.04.2018 в 11:44
Пишет N.K.V.D.:Турецкий гамбит художника ВерещагинаURL записи
«Турецкий гамбит» Бориса Акунина – один из самых удачных его романов. Но вряд ли кто-то догадывается, что в ее успехе «виновата» еще одна книга, изданная в далеком 1902-м году. Она-то и впрыснула современному мастеру исторического детектива изрядную дозу вдохновения.
читать дальшеДавно замечено, что для исторического романа нужно иметь хороший "исходник". "Петр Первый" Алексея Толстого, как признавался сам автор, возник из чтения пыточных записей московского приказа тайных дел – тогдашней полиции.
На допросе подозреваемые говорили простым понятным языком, совсем не похожим на скучные монографии профессиональных историков. Стиль этих документов привел писателя в восторг и придал его произведению ощущение достоверности.
Многие книги Валентина Пикуля, что он тоже не скрывал, основываются на широко издававшихся до революции многотомных исследованиях Казимира Валишевского – польского историка, писавшего по-французски и обожавшего пикантные подробности. Его работа в парижских архивах не пропала даром, воскреснув под новым соусом в пикулевском "Пером и шпагой".
В отличие от Пикуля или Толстого, Акунин предпочитает прятать концы в воду, словно посмеиваясь над необразованностью нынешнего массового читателя. Мол, все, что написал, мое. Никаких предшественников не имею. Никто на меня не влиял. А, если влиял, догадайтесь! На то он, детектив, и существует.
В основе "Турецкого гамбита" -- события русско-турецкой войны 1877 – 1878 гг. Знают ее у нас не так по книгам, как по картинам Василия Верещагина – самого известного художника-баталиста второй половины XIX века. Полотна "Побежденные", "Скобелев под Шипкой", "Башибузуки", "Перед Плевной" давно стали классикой.Но мало кто знает, что Верещагин был еще и замечательным писателем. Его документальная книга "На войне" вышла в 1902 году "в память двадцатипятилетия войны за освобождение", как указано на ее титуле. С тех пор она не переиздавалась, давно став библиографической редкостью. Но именно она – тайный ключ к разгадке "Турецкого гамбита".
Перед атакой. Под Плевной. 1881
ПЕРВАЯ ВОЙНА КОРРЕСПОНДЕНТОВ
"Знакомый уже с характером азиатских кампаний, -- пишет Верещагин, -- я хотел познакомиться и с европейскою войною, в виду чего, приятель мой, бывший генеральный консул в Париже, Кумани, своевременно списался через нашего общего знакомого, барона Остен-Сакена с начальством главной квартиры собранной в Бессарабии армии и мне предложено было состоять при особе главнокомандующего".Главнокомандующим был брат самого императора Александра II – великий князь Николай Николаевич. Но проникновение художника, пусть на тот момент и достаточно известного, в столь высокие сферы не должно удивлять.
Верещагин за мольбертом, 1902
До того, как стать мастером кисточки, Верещагин учился в Морском корпусе, собираясь стать флотским офицером. Это помогло ему навсегда остаться своим в среде профессиональных военных. Полководцы, как известно, тщеславны. Им хочется иметь рядом кого-то, кто навсегда запечатлел бы их подвиги. А художник из "своих" -- военных, да к тому же еще и дворян, подходил для этой цели идеально.Впрочем, нужно отдать должное и Александру II, и его свите. Они позволяли Верещагину совать нос, куда ему хочется и рисовать все, что угодно. О самодержавии у нас любят рассказывать всякие ужасы. Между тем, это был режим, уважавший искусство и умевший ценить его.
В. Верещагин в период окончания Морского кадетского корпусаВ результате русско-турецкая война оказалась запечатленной на холсте с невероятным для любого времени натурализмом, далеким от всякой парадности. Такой же натурализм господствует и в воспоминаниях Верещагина.
Александр II под Плевной
В "Турецком гамбите" шпион скрывается среди зарубежных корреспондентов, прикомандированных к русской армии. Это пестрое сборище – не выдумка Акунина. Подобную компанию журналюг описывает в книге "На войне" и Верещагин. Да и его самого частенько принимали за репортера: "Молодой офицер, встретил меня в воротах вопросом, не корреспондент ли я, и когда узнал, что я не корреспондирую в газеты – едва удостоил ответить… Я рассказал потом своему брату об этой погоне его подчиненного за корреспондентами, и он со смехом сознался, что молодой человек, обиженный малым официальным вниманием к их полку, решил разыскать какого-нибудь корреспондента и начинить его сведениями".
После одного из сражений художника досаждали теми же расспросами: "Совсем охрипшие после боя голоса на разные тона выспрашивали и выкликали: "Г-н корреспондент! Позвольте узнать: ведь вы корреспондент?!" И тут разочарование было велико, когда оказалось, что я не занимаюсь тем делом, за которое иногда очень строго осуждают, а иногда очень нежно ласкают, смотря по надобности".
Журналисты играли в той войне роль, даже большую, чем в романе. В "Турецком гамбите" есть британский корреспондент по фамилии Маклафлин. Это он всячески опекает Варю и рассказывает ей о неудаче русской атаки под Плевной: "Нет, в центре турки устояли"…
В реальности у этого героя был прототип, описанный в книге Верещагина, -- американский журналист Мак-Гахан, посылавший корреспонденции для "Дейли Ньюс".Он настолько талантливо рассказывал в своих статьях о резне турками мирного болгарского населения, что послужил одной из причин, которая заставила Александра II вступиться за братьев-славян и объявить войну Турции.
Януарий Алоизий Мак-Гахан
"Случайно я натолкнулся, -- пишет Верещагин, – на известного американского корреспондента газеты "Daily News" Мак-Гахана, одного из непосредственных виновников войны за болгар, притеснения и резню которых он так трогательно и живо описал в свое время… Старик Скобелев называл этого корреспондента, как и всех других, "проходимцем", но мне он и тогда, и после казался скромным, правдивым человеком и хорошим товарищем. Мак-Гахан, бесспорно, симпатизировал русским, в отличие почти от всех других писавших в иностранные газеты… Очень немногие знали, что Мак-Гахан женат на русской, Елагиной, из Тулы, и сам он старательно скрывал это обстоятельство, дабы не подрывать в Европе и Америке веры в свои сообщения".
Другой прототип Маклафлена – американский военный атташе или, как тогда говорили, "агент" капитан Грин. Именно он побудил Александра II прекратить кровавый штурм Плевны своими неправильными сведениями. Этот эпизод тоже есть в мемуарах Верещагина: "Около 6 часов из сплошного дыма выделилась фигура всадника в шляпе с широкими полями, в какой-то полувоенной форме; в ней узнали американского военного агента, капитана Грина, возвращавшегося с наших позиций. Государь тот час же послал попросить его к себе и стал расспрашивать. Я стоял близко и слышал, как Грин рассказывал, что все атаки отбиты и штурм со всех сторон не удался".От Грина Маклафлину из "Гамбита" достался еще и гардеробчик – тот самый полувоенный костюм и широкополая шляпа. А от Мак-Гахана – коляска, в которой он путешествует со всеми удобствами.
Французский журналист Шарль д`Эврэ и английский журналист МакЛафлин.
Осада Плевны у Акунина – в значительной степени мифологизирована. Ее неуспех объясняется талантливыми действиями турецкого разведчика Анвар-эфенди, путающего все планы русского командования.В реальности такой суперагент был не нужен. Его роль замечательно играла обычная славянская бестолковщина и разгильдяйство. Никто так не поспособствовал затягиванию войны и гигантским потерям, как сами русские генералы во главе с царем.
Капитан Еремей Перепёлкин (он же Анвар-эфенди)
В снятом по "Турецкому гамбиту" фильме есть эпизод массового отпевания погибших солдат после неудачной атаки. В романе и кинокартине под расстрел их заманил неуловимый Анвар-эфенди. На самом деле, видеоряд кинокартины почти один к одному взят из полотна Верещагина "Побежденные. Панихида по убитым".Эта иллюстрация результатов подлинной лобовой атаки гвардейских егерей под Телишем. Верещагин не только написал на эту тему картину, но и оставил соответствующие описания в книге "На войне": "Только подойдя совсем близко, я разобрал по ком совершалась панихида: в траве виднелось несколько голов наших солдат, очевидно, отрезанных турками; они валялись в беспорядке, загрязненные, но еще с зиявшими отрезами на шеях…
Побежденные. Панихида. 1878-1879
Батюшка и причетник обратили мое внимание на множество маленьких бугорков, разбросанных кругом нас; из каждого торчали головы, руки и чаще всего ноги, около которых тут и там возились голодные собаки, а по ночам, вероятно, работами и волки с шакалами. Видно было, что тела были наскоро забросаны землей…
Когда на другой день я снова приехал на это печальное место, процедура откапывания и сноса тел подходила к концу. На огромном пространстве лежали гвардейцы, тесно друг подле дружки; высокий, красивый народ, молодец к молодцу, все обобранные, голые, порозовевшие и посиневшие за эти несколько дней. Впереди лежавшие были хорошо видны, следующие закрывались, более или менее, стеблями травы, а дальше почти совсем не видно было из-за нее, так что получалось впечатление, как будто все громадное пространство до самого горизонта было услано трупами. Я написал потом картину этой панихиды, каюсь, в значительно смягченных красках, и чего-чего не переслышал за нее! И шарлатанство это, и самооплевывание, и историческая неправда!"После таких атак, генералы сообразили, что действовать нужно не старомодным героизмом, а обычным артобстрелом. Следующий редут сдался после бомбардировки из пушек. Зрелища не было никакого. Пехота в бою не участвовала вообще. Зато турки, ошеломленные потерями, безропотно подняли руки.
Скобелев под Шипкой. 1878-1879
Но образ Анвар-эфенди, скорее всего, подсказан еще одной картиной Верещагина – "Шпион" и описанием эпизода задержания турецкого лазутчика в книге "На войне". Правда, там в этой роли фигурирует австрийский аристократ.
Шпион. 1878-1879
"НА ВОЙНЕ" -- КРУЧЕ, ЧЕМ У АКУНИНА
Не преуменьшая достоинств "Турецкого гамбита", заметим, что воспоминания самого Верещагина произвели куда более сильное впечатление. Чувствуется, что их писал очевидец. Причем, очевидец честный.
Скажем, в романе есть только одна отрезанная голова – та, что болтается у седла башибузука на первых страницах и пугает наивную барышню Варю. А "На войне" предоставляет, такое изобилие отстриженных голов, что собственная голова идет кругом.
Верещагин подробно описывает привычку турок отрезать попавшим в плен раненым половые органы – таких трупов он вдоволь насмотрелся. А двух албанцев, "вырезамвших младенцев из утроб" матерей-болгарок, он сам просил генерала Струкова повесить. Отчасти, во имя справедливости.
А отчасти из художественного любопытства: "Что это вы, Василий Васильевич, сделались таким кровожадным? – заметил Струков. – Я не знал этого за вами". Тогда я признался, что еще не видал повешения и очень интересуюсь процедурою, которая, конечно, будет совершена над этими разбойниками. Мне в голову не приходило, чтобы их можно было "простить". Я считал, что дело в шляпе, то есть, что до выхода нашего из Адрианополя я еще увижу эту экзекуцию и после передам ее на полотне. Не тут-то было: незадолго перед уходом, найдя обоих приятелей все в том же незавидном положении и осведомившись: "Разве их не будут казнить?", я получил ответ: "Нет". Генерал Струков заявил, что "не любит расстреливать и вешать в военное время, и не возьмет этих двух молодцов на свою совесть".Вот из-за таких эпизодов книгу Верещагина и боятся переиздавать. Ведь ему прочно навязали имидж "художника-гуманиста", хотя он был, прежде всего, реалистом в прямом значении этого слова.
Дорога военнопленных (Дорога в Плевну). 1878-1879
Он не забывает упомянуть, что освобождаемое население частенько жаловалось на освободителей: "Там казак стянул гуся, там зарезали и съели барана так ловко, что ни шкуры, ни костей нельзя было доискаться; бывали даже жалобы, хоть и редко, на то, что казак "бабу тронул".Или, как вам понравится замечательный эпизод, когда православные воины присели по нужде "орлами" прямо в мечети, загадив ее?Конечно, грубовато. Но, что поделать, если так было. По крайней мере, отрезать туркам то, что у них было только обрезанным, у наших предков рука не поднималась.
